В Первую мировую войну на французский аэродром привозят американских парней, добровольно решивших стать пушечным мясом на франко-германском фронте. У каждого рекрута свои мотивы для самоубийственного поступка, но относятся к новобранцам одинаково: селят в особнячке и за шесть недель учат, как рулить боевыми бипланами, причем, пока американцы не потеряют на вылете хотя бы одного земляка, их принципиально не пускают в бар.

Спустя 35 минут экранного времени янки взлетают и натыкаются в небе на немецкого аса. По возвращении герои рассаживаются у стойки. В реестре достоинств "Лафайета" - если вдруг кто-нибудь решится его составить - будет только один пункт: внимание к деталям. Например, из фильма узнаешь, что на заре авиастроения пилотам выдавали револьвер вместо парашюта и маленький молоточек, чтобы стучать по заклинившему пулемету. Но таких деталей слишком мало, чтобы уравновесить общую маразматичность картины.

Представьте, что за кадром непрерывно дудит симфонический оркестр. Малоизвестные молодые артисты с серьезными лицами разговаривают о своей скорой смерти. Первая неполадка с истребителем случается над провинциальным борделем, в результате у залетного ковбоя завязывается роман с французской проституткой. Наконец, эпизодами появляется, с выпученными глазами и в синем котелке, Жан Рено в роли летного инструктора и, манипулируя двумя игрушечными самолетами, как Чапаев картофелинами, объясняет тактику воздушного боя.

Все это и есть "Лафайет". "Но чего стоит налет на германский цеппелин!" - вспоминают американские критики. Ну да, полеты обходятся дорого. Но сколько бы тут не спустили, все - на воздух.